А.Н. Талызин

Юность комсомольская моя.

В небольшом уральском городе Златоусте прошла моя юность. Здесь у меня были верные друзья, первая любовь, первые успехи в работе, первые испытания.

С 1935 по 1937 год я учился в фабрично-заводское училище при заводе им.Ленина на лекальщика. Уже за годы учебы на практике в цехе завода осваивал эту профессию с большим интересом. Приставили меня к опытнейшему лекальщику Васильеву Николаю Васильевичу. Но наставник мне попался очень не простой, с ужасным характером был человек. Бывало, спросишь совета, мол, не получается, подскажите, а он буркнет в ответ, так и возвращаешься к своему станку «не солоно хлебавши». Но я был упорный, доходил до всего сам, и, закончив училище был принят на завод с третьим разрядом, а вскоре стал одним из лучших лекальщиков, стахановцем, получил уже пятый разряд, что для молодого рабочего было очень неплохо, мой портрет на доске почета висел.

Цех калибра у нас был гордостью всего завода, с велосипедными дорожками , с цветами, сюда часто делегации наведывались. Вот однажды на завод приехал тогдашний министр машиностроения . Мы подготовились, стоим у станков, работаем. Идут по цеху, министр во главе, за ним все руководство завода и горкома. Подвели его ко мне, представили, рассказали какой я стахановец и что уже 5-й разряд имею. Он поговорил со мной, расспросил, пожелал успехов. Потом говорят, а вот наставник его – опытный лекальщик Васильев. Министр говорит : «Ну, с Николаем Васильевичем мы уже знакомы, встречались на съезде», поздоровался и протянул руку. А Николай Васильевич даже не оторвался от работы и руки не подал. Министр быстро вышел из положения, улыбнулся, говорит: «Давайте не будем мешать мастеру».

А начальство тут же выводы сделало. На следующий день приходим на работу, а Николая Васильевича уже нет – арестовали, и 10 или 11 лет он отсидел.

Встретились с ним уже после войны, когда я из Калининграда в Златоуст к родным приезжал, пошли к нему с друзьями старыми в гости. Он уже разговорчивее стал, говорит: « Что же я за глупость такую сделал, трудно было руку подать что-ли». Спасло его в лагере только то, что руки золотые пригодились и знания оружейные, ремонтировал оружие начальству тамошнему. Потому было и питание, и комнатушка отдельная.

И у меня история тех довоенных лет могла получиться похожей на историю Николая Васильевича, да, как не раз в моей жизни бывало, хорошие люди приходили во время на помощь.

Тогда меня, молодого стахановца, начали активно продвигать по комсомольской линии. Стал секретарем цехового комитета, членом райкома комсомола, членом горкома комсомола. В цехе для комитета комсомола комнатка была выделена, можно сказать, второе рабочее место. Человек я был прямой, открытый, люди ко мне тянулись, и я неформально к своим комсомольским обязанностям относился. И вот как-то заметил, что одна девчонка, хорошая такая, Ниночка, сверловщица, какая-то подурневшая, потухшая ходит. Пригласил в комнату, не успел расспросить, сама заплакала. Успокаиваю ее, по голове глажу, что случилось, спрашиваю. А она и призналась, что она беременная, и рассказала, что девушек-комсомолок привлекают для обслуживания отдыха высоких партийных и комсомольских чинов, а посылает девушек с таким комсомольским поручением горком комсомола. Вот и она попала на такой «отдых», и дорого за это поплатилась. Конечно же, я был возмущен, успокоил ее как мог и с молодой горячностью решил «заклеймить» виновников.

На первом же активе попросил слова, выложил все, что думаю о них, и раскритиковал секретаря горкома, сказал «рыба гниет с головы». На следующий день прихожу на работу, моего портрета уже нет на доске почета. Вызывают в горком комсомола и объявляют, что ставят вопрос об исключении меня из комсомола за сокрытие социального происхождения. Показывают справку, что отец мой был до революции в Абдулино «крупным мануфактуристом и хлебопромышленником», что я при вступлении в комсомол это скрыл. Я доказываю, что это не так, что во времена НЭПа у отца была лавочка, а больше ничего не знаю. Отец уже парализован был в то время.

Я написал письмо в Москву генеральному секретарю А.В.Косыреву. По письму вызвали в обком комсомола в Челябинск, начали разбирать на высшем уровне. Я доказывал, что ничего о прошлом отца не знал, поэтому без обмана в комсомол вступал. Спас случай. Зашел в кабинет крупный партийный начальник, с сыном которого еще в Златоусте мы дружили. Увидел меня, узнал, что происходит, и сказал, что меня знает много лет, поручился за меня, в общем. Оставили в комсомоле, больше не поднимали этот вопрос. Только несколько лет назад я узнал, что «нападали» на меня не зря, что у папы до революции действительно было свое «хлебное» дело.

До 1941 года так и работал на заводе лекальщиком 6-го разряда, имел бронь от службы в армии, активно занимался комсомольской работой. В апреле 1941 года все же с друзьями добровольно пошли в армию, и начало войны я встретил в Виннице в танковом учебном полку.